Храпов Михаил Иванович

ЦАМО Картотека ФЗСП и АЗСП; Основной архив, ф.033, о.0737292с, ед.хр.0082

Сообщил Андрей Мурылев, поисковик

«Был 1941-й год, меня от автобазы города Бердичева Житомирской области, где я работал, послали в Новоград-Волынское военно-пехотное училище, что в Ярославле. И вот 22 июня 1941 года я сдал экзамены, вышел на улицу покурить. Смотрю: выпускники, молодые лейтенанты, бегут к приемнику. Я за ними. Понял, что-то случилось. В это время Молотов объявил по радио — война. Учился в этом училище до ноября 1941 года, потом собрали всех курсантов и, организовав 30-ю особую курсантскую бригаду, нас повезли в Москву. Дали нам боеприпасы, одели в теплую одежду, выдали валенки, шапку-ушанку, подшлемник. Переночевали на третьем этаже академии имени Тимирязева, а наутро нас всех посадили в ЗИС-5. Был сильный мороз, и чтобы нас как-то согреть, всех накрывали брезентом. Машины тронулись с места, куда мы ехали, никто не знал. Долго ехали, остановились уже ночью. Из машины нас высадили, кругом лес. Комбат говорит: «Вот здесь деревня, которую заняли немцы, побить их надо. Мы идем в наступление». Снега было много, идем след в след. Нам дан приказ не греметь, не курить, не разговаривать, не стрелять. Так мы и дошли до этой деревни. Побили немцев, после чего пошли дальше. 

И так день и ночь мы шли почти без сопротивления. Что это были за деревни, что за районы — не знаю, нам ничего не говорили. Шли днями и ночами не одну неделю. В ночном бою, это уже стало известно, что находимся у Высокиничей в Калужской области, мы заняли очередную деревню, тогда я уже был назначен командиром отделения. Но фашист стал нас обстреливать артиллерией из соседней деревни. В один из моментов снаряд взорвался прямо над моей головой, и его осколок пропорол всю мою одежду до самых колен. Моментально я почувствовал облегчение: упали боеприпасы, которые были на мне. Рукой стал ощупывать — голое тело, кровь. А ведь тогда стояли сорокаградусные морозы. Ночь на дворе, привели меня в санбат, обработали там рану и на машине повезли в Серпухов. Здесь все забинтовали и снова отправили в дорогу, сначала в Москву и уже из нее санитарным поездом в Саратов, где был госпиталь. Пролежал я там месяц. Из госпиталя меня определили в выздоравливающий батальон, назначив командиром взвода, а оттуда послали в Могилевское пехотное училище.

Шел апрель 1942-го года, по окончании учебы мне присвоили звание младшего лейтенанта и отправили в запасной полк командиром стрелкового взвода. Тут вызывает меня командир и говорит: «Партия и правительство доверяют вам особо опасный участок фронта. Мы вам не приказываем, это ваше желание, если хотите поехать, то завтра принимайте взвод; не согласитесь — останетесь здесь». Я же ответил: «Меня учили воевать, а не в тылу околачиваться». 

Со своим взводом поехал в сторону Краснодара, в котором по прибытии прожили примерно две недели, а потом пришел приказ: «Взводу своим ходом отойти в Новороссийск», а до него 30 км. Помню, вышли на шоссе, я встал на середину дороги и начал останавливать машины. «Едешь в Новороссийск?» «Да!» «Первое отделение, садись!» Так всех своих я и перевез.

В Новороссийске нас уже ждал теплоход «Абхазия», куда всех погрузили, и мы направились в Севастополь. 

Посреди моря напали фашистские бомбардировщики, однако наш корабль был вооружен, и мы оказали сопротивление. Так, поздно ночью, непобитые, мы и дошли до Севастополя, а наутро я со своими ребятами отправился на Сапун-Гору. Из боеприпасов выдали только по 20 штук патронов. Гранат нет, винтовки времен Петра Первого, все ржавые. Поступает приказ: «Окопаться», а местность там — одни камни. Копали день и ночь. Из еды нам только полагалась пригоршня сухарей на каждого да котелок пресной воды на все отделение — такова суточная норма. 

Это уже был июнь, и температура доходила до 30 градусов жары. Было тяжело. Нет патронов, только штык… так и сражались. Самолеты день и ночь бомбили и бомбили. И вот приходит приказ: старший командный состав эвакуировать, а остальным сражаться до конца. И мы сражались до тех пор, пока нас не окружили. Вот и все… всех разбили. Пошли на берег моря, там наших было много. Через Херсон всех и отправили в Германию, а именно, в Бухенвальд.

Меня одели в бумажную форму и пихнули в чистую небольшую комнату. Это я после уже узнал, что комната эта — крематорий. Стою, жду своей участи, но дверь в помещение была приоткрыта, а в это время приехал какой-то фермер, оказалось, ему были нужны военно-

пленные для уборки с поля картошки. Он увидел меня и говорит по-немецки, чтобы я подошел. Так я с пятнадцатью другими пленными покинул концлагерь. Нас привезли на ферму, накормили картошкой и утром повезли на поле. Картошку мы собирали дней пять. Кормили нас картофелем да перегонным 

(обезжиренным) молоком. А потом нас отправили в Дрезден. Там стоял корабль, куда грузили военнопленных: через Балтийское море отправляли в Финляндию.

Здесь нас заставили строить дороги, но началась зима. Отобрали тридцать военнопленных, погрузили нас всех в машину и отправили в лес. Там стоял один финский барак, огражденный вокруг колючей проволокой. На троих выдавали одну пилу и один топор. И вот двое пилят, а третий сучки срубает. Условия были жестокие: из еды только вода да брюква и куча вшей (ох, вши нас грызли день и ночь!). Тех, кто не выполнял норму, беспощадно били. И вот у нас один товарищ заболел дизентерией, нас осталось двое. Естественно, норму мы не выполнили, и часовой нам говорит, что каждый из нас получит по двадцать пять палок по голому телу. Я остановился и говорю: «Ведь у вас тоже дети есть. Не дай Бог, если они попадут в такую же историю, как и мы». Мы двинулись дальше, подошли к воротам барака, и фашист нам сказал (а он хорошо говорил по-русски): «Идите, не скажу». И нас бить не стали. 

Перед сном я лежал и думал: «Не сегодня-завтра моя очередь будет, помирать все равно придется». Утром на работу не вышел — не было никаких сил. Выгнали на улицу и спрашивают, почему не пошел на работу, я же отвечаю, что немощен и работать не могу. 

Напротив стоит такая же шеренга, и вот из нее выходит солдат, оказалось, что из моего взвода. Он меня увидел, подбежал, обнял и спрашивает: «Товарищ командир, что с нами будет?». 

Но не успел я ему ответить и слова, как меня схватил охранник за воротник и потащил к коменданту лагеря, которому сказал, что я командир Красной армии. 

Этот полковник на меня посмотрел, а я исхудавший, грязный, небритый, рваный, на ногах надеты деревянные колодки. Тут он меня и спрашивает, мол, почему я записался рядовым? Отвечаю: «Вы всех командиров считали коммунистами и расстреливали, а я — не коммунист 

и вообще хочу жить». Полковник сказал: «У нас офицеры физически не работают» и дал распоряжение отправить меня в офицерский лагерь. От этого я воспрял духом: ждал двадцать пять палок, а тут мне повезло. Дали кусок хлеба, котелок кипятка, посадили на лошадь. Я ем этот кусок и запиваю водой. Часовой смотрит на меня и спрашивает: «Завтра что будешь жрать?» «Бог даст день, Бог даст и пищу», — отвечаю я.

Привезли в офицерский лагерь. К нам пришли представители РОА — Русской освободительной армии — и говорят: «Видите, мы обуты, одеты, кормят нас здесь хорошо. Идите к нам, будете жить, как в раю». Мы выслушали, но никто не изъявил желания записаться к ним. А после нас снова погрузили в вагоны и отправили в Германию. В 100 км от Нюрнберга поселили в бараке. Все офицеры, в том числе и я, ремонтировали железную дорогу. Наши войска стали приближаться к Германии, и нас погнали в лагерь к американцам.

И вот пришла весть о Победе. Американцы нам и говорят: «Кто хочет в СССР — вот маши-на и поезжайте в Нюрнберг, кто не хочет — дадим жилплощадь, работу и живите себе на здоровье». Да, были те, кто перешел к ним, но больше пожелали вернуться домой. 

Пришли наши комиссары и сказали: «Родина вас ждет, будете восстанавливать страну». Я прошел спецпроверку, госпроверку, и в итоге меня не признали виновным. Привезли в Козельск Калужской области, снова спецпроверка и снова не признали меня виновным. Выписали документы и отправили домой, в Еголдаево Рязанской области.

А в 1957 году вызвали в военкомат, в

ызывают на сцену — иду. «От имени Верховного Совета Союза Советских Социалистических Республик Вы награждаетесь орденом Красной Звезды». 

Спустя годы Михаил Иванович Храпов будет награжден медалями «За оборону Севастополя», «За оборону Москвы» и орденом Отечественной войны II степени. 

Записала Яна Киблицки.